Академия наук

Новые идолы познания в мифологии дискурса идентичности

Автор: Бойчук Сергей Сергеевич, к. филос. н.

В захлестнувшем корыто скромных мудрецов из Готэма девятом вале размышлений на тему сущности идентичности огнями святого Эльма, вселяя надземные надежды, светит спасительный образ возрожденной неоплатонической мистики вечных эйдосов. Волшебное очарование умопостигаемых парадигмальных моделей, согретых ярким солнцем Эллады и искаженных морганием жалких людей, отрицает возможность имен и навязчиво мыслит субстанциями. Малодушно принимая первые за последние и в итоге впадая в совсем неприличествующий случаю наивный реализм, весьма далекий от интеллектуальных высот времен схоластики, – новая магическая вера в действительность общих идей создает опасную перспективу ложной надежды на спасение. Метафизический смысл данной угрозы сводится к тому, что рациональные концепты, возникшие в результате расколдовывания мира, наделяются трансцендентальными свойствами и возводятся в сан кровожадных божков.

Рождающийся сотериологический проект духовного опыта и созерцания первооснов бытия, взятый сам по себе, так сказать абстрактно, вне императива конкретности истины – прекрасен и совершенен, как и маленькая группа пассажиров, застывшая в молитвенном экстазе во время шторма перед чудом, явленным в коронном разряде, но дело в том, что занимательная физика или демонология  –  не лоция, так же как и таз умников  –  не философский пароход или ведомый предопределением отцов-пилигримов «Мэйфлауэр», и уж тем более – не Ноев ковчег.

Результатом этого колоссального диссонанса мотивов, усилий и претензий является сужение пространства свободы и мысли прутьями железной клетки архаики и эклектики мифологий. Предпочитая забвению рефлексивную основу бытия, адепты данного варварского синтеза с детской радостью плещутся в аморфной и безжалостной магме бессознательного говорения.

В предложенном избытке смыслообразов и чрезмерном для современного гуманитарного слуха нагромождении метафор присутствует важный ключ к реконструкции конкурирующих мифотем большинства разговоров об идентичности на проселочной дороге истории. Упомянутые три альтернативные простому корыту величественные плавсредства символических топографий и феноменологических стратегий по завоеванию пространства оказываются олицетворением главных соблазнов постсоветских медитаций.

Построенный на развалинах вавилонской библиотеки непонятого чужого знания и идеалах отчетливого ясного мышления новый жанр бесед о вечном наслаждается непреходящей значимостью себя в рамках холистического дискурса правды, в котором марксистские идеи с легкостью были заменены всеядной духовностью культурологического жаргона подлинности.

Итак, рассмотрим недиалектическую, но искренне претендующую на схватывание реалий духовной сферы за босые и грязные пятки триаду возвышенных морфологических подобий:

образ первый – философский пароход или идол субстанции;

образ второй – «Мейфлауэр» или соблазн Manifest destiny (предначертанной судьбы);

образ третий – Ноев ковчег или мечта о спасении.

Образ первый – философский пароход или идол субстанции. Мышление с размахом и надрывом, не по узкой декартовой или гуссерлевой мерке, а на грани и часто уже по ту сторону всевозможных приличий и методов стало одной из сущностных характеристик современной интеллектуальной ситуации. Мутная вода реальности и сознания, где с легкостью ловится самая разнообразная рыбка прозрений о судьбе последних вопросов, позволяет, играя в «апокалиптическое кокетство» (Карен Свасьян), созерцать и рассуждать подобно спящим. Главная угроза при этом таится в искривленной перспективе сна и превращении слов в субстанции.

Платонический соблазн преследует мыслителей на каждом шагу: в свое время Арнольд Тойнби откровенно признался, что, начиная многолетнее восхождение к собственному постижению истории, видел в цивилизации исключительно умопостигаемое поле исследования, то есть такое гносеологически необходимое целое, благодаря которому становятся понятным частности веера событий. Впоследствии из гносеологического кописа – англосаксонской версии развития сюжета бритвы Оккама и молота Ницше, – призванного разрубить гордиев узел герменевтического круга концепт цивилизации, во многом против воли автора, все более становился материальным, обрастал живой плотью социокультурной реальности и приближался к организмам «Заката Европы».

Если блестящий британский историк видел эту угрозу и пытался ее осмыслить, то свободные нравы нашего времени в сочетании с безграничной верой прочитанным толстым книжкам привели к тому, что призраки познания прочно обосновались в пустотах мысли. Борьба с иллюзиями – необходимое донкихотство философии – обернулась рассудительной упитанностью Санчо Пансы, преодоление ошибок и стереотипов стало слепым поклонением и повторением ритуальных мантр.

Принято не помнить, что в генеалогическом древе концепта «идентичность» присутствует важная деталь, связывающая воедино истоки и пределы хищной грации непреодолимого джаггернаута бодрого ковбойского Модерна. В начале ХХ столетия при отсутствии психологического и социального контекста применение данного термина строго ограничивалось специфической сферой установления человеческой личности полицией. Показательно, что Энциклопедия социальных наук, изданная в США в 1933 году, в статье «Идентификация» констатирует непосредственную связь «процесса определения через сопоставления того, что некое лицо или вещь относятся к разыскиваемым» с уголовным правом  и рекомендует для дальнейшего чтения следующие разделы: преступление, криминология, полиция, доказательство, рецидивизм, паспорт.

Рождение самопознания и самоописания из духа надзирать и наказывать не только лишний раз заставляет вернуться в паноптикум послушных тел, созданный знанием-властью, но и обязывает строго различать предложенные современностью формы организации и упорядочивания жизненного мира от иных способов человеческого бытия.

Необходимость отличать данный особый модерный вариант экзистенциальной стратегии отмечается многочисленными исследованиями. В частности, Дэвид Морли (David Morley) в известной книге «Внутренние территории: медиа, мобильность и идентичность», рассматривая проблему самосознания трудовых эмигрантов из Мексики, приходит к выводу, что эти люди, приехав из мира, где идентичность не имеет особого значения, неожиданно для себя оказались в совершенно новой ситуации необходимости вынужденного принятия определенной формы индивидуальной и коллективной идентичности. При этом подчеркивает английский исследователь, такое положение находилось в серьезном несоответствии с их собственным пониманием ситуации и способами самоопределения [см. 3]. Примеры можно умножать до бесконечности, смысл остается неизменным и фиксирует необязательность современной формы проживания себя, данной исключительно в качестве одного из возможных способов фиксации и организации культурного опыта.

Образ второй – «Мейфлауэр» или соблазн Manifest destiny (предначертанной судьбы). Американский проект построения «града на холме», что развивался между Новым Иерусалимом и собственной вариацией на тему третьего Рима с Сенатом, орлом и марширующими легионами, всегда покоился на вере в предначертанную Богом и географией судьбу. Парадоксальное соединение эсхатологии и геополитики, как и историческая мифология молодого народа, бросившего все силы на окультуривание фронтира, создают благодатную почву для становления идентичности через образы самообмана естественности. Путеводная нить имперской судьбы, ведущая к океану и обрекающая на ответственность перед цивилизацией, оказывается опасным союзником в большой игре символических топографий. Проблема иррационализации и онтологизации темы идентичности была представлена нами в нескольких работах, в частности в этой [1].

Образ третий – Ноев ковчег или мечта о спасении. Когда прекрасная фракиянка смеялась над упавшим Фалесом, она, по остроумному замечанию Бернгарда Вальденфельса, не могла остановить развитие культуры, но вполне оказалась способной в очередной раз поставить вопрос о бесполезности занятий философией, который и так часто слышал первый мудрец Эллады. Впоследствии с данной претензией и призывом явить чудо сталкивались многие, итогом этой жажды стала концепция спасительной истины (Ричард Рорти), ставящая окончательную точку во всех спорах и расставляющая всех по ранжиру. Сотериологический проект знания дарит надежду и всегда оказывается далеким как от истины, так и от спасения, заменяя реальность симулякрами. В ситуации с навязчивой идеей обретения чувства принадлежности к большой группе эта закономерность проявляет себя с особенной силой.

Обреченный на постоянную борьбу за собственную идентичность человек часто испытывает страх ее потерять и поэтому ищет гарантии в простых решениях и легкодоступных пароксизмах энтузиазма. Опасность чрезмерной жажды не столько быть, а сколько казаться и навязчиво подчеркивать собственную национальную/культурную или иную широкую идентичность всегда свидетельствуют о дефектах самосознания. «Если человек – не «уникальное многомерное существо», а всего лишь «спартанец», «капиталист», «пролетарий» или «буддист», он оказывается на грани того, чтобы быть никем и потому не быть вовсе» [2, 151].

Простой путь спасения большой идентичностью, пришедшей на смену идеологии, несет в себе колоссальную угрозу пустоты и неукорененности. Процессы самоотождествления и принятия нормативных моделей требуют эмоционально значимого жизненного мира, при отсутствии которого раздробленное сегментированное пространство ценностей и иллюзия единства необходимо приводит к расстройству идентичности и срыву в фанатическое.

Слабый последний человек, земная блоха, что радостно капается в пыли и наслаждается играми означающих, мечтает называться и принадлежать к широким массам. Однако яркий согревающий душу ярлычок, неподкрепленный включением в традицию и сложную иерархию личных идентичностей, перечеркивает волю к наполненному бытию.

Подмена проекта самообретения самообманом становится главной угрозой современного дискурса, с детской наивностью пребывающего в блаженном пространстве между безответственным сонным шепотом и пафосными выкриками. Кроме того оптимистичные и дерзкие медитации по поводу вопросов индивидуального и коллективного самосознания, увиденных в онтологическом модусе необходимости, в современных условиях радикальных критик и отказов возможны исключительно через апологию ученого незнания близкую к беззастенчивой похвале глупости. Скромное корыто держится на плаву крайне недолго, а вера в необходимость идентичности в виде предопределенной судьбы, субстанции или спасительной силы, обильно сдобренной поэтикой крови и почвы, только приближает неотвратимый момент затопления.

Литература:

1. Бойчук С.С. Тупики культурной идентичности и стратегии их преодоления // Актуальные научные вопросы: материалы международной конференции. – Горловка, 2013. – С. 60-63

2. Деверо Дж О работах Джорджа Деверо // Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология. – М.: Смысл, 2001. С. 134-173

3. Morley David Home territories: Media, Mobility, Identity. – London, N.Y. – 335 s.