Академия наук

Геополитические миражи современного цивилизационного дискурса: критическое осмысление

Автор: Бойчук Сергей Сергеевич, к. филос. н.

Постмарксистское историческое сознание постсоветского пространства никак не может выбраться из диалектических капканов, расставленных мировым разумом на проселочных дорогах самобытности и магистральных хайвэях глобальных проектов. Большинство попыток преодолеть родовые травмы научного дискурса, обреченного скитаться лабиринтами идеологий, разбиваются о стену архаической мечты о спасительном знании, способном преобразить мир. Непреодолимое желание отказаться от способности мыслить ясно и раствориться в дурной бесконечности спора об «исправлении имен» в сочетании с псевдоинтеллектуальным комфортом обладания истиной только благоприятствует утверждению порочного круга дискурсов.

Агрессивные рассуждения о последних вопросах, отрицающие любые попытки договорится о содержании предпоследних, создают новую парадигму мифа об истории как главном аргументе во всех дискуссиях, ссылки на прошлое задают смысловые горизонты очередной консервативной революции, черпающей вдохновение в политэкономии религии, а также жонглировании идолами истоков и имперского величия. Наиболее завершенный вид эти осколки застрявшей на распутице Модерна большой интерпретационной стратегии обрели в безумном умножении сущностей и многократных гносеологических экстазов от симулякров. Особая роль среди этих жалких копий метафизического принадлежит порожденным несчастным сознанием последних людей мыльным пузырям выдуманных цивилизаций и соединяющих их духовных скреп.

Методологическим основанием для подобных самодовольных игр с означающими выступает так называемый цивилизационный подход, грандиозный философский проект, растерявший себя в наступлении микроисторического на глобальные нарративы и дерзкие решения, но сохранивший метафизическое очарование для визионеров. Именно последние предпочитают превращать призвание и профессию науки в сектантское поклонение великому учению и всегда ищут гуру, освобождающего от мыслительных усилий в моргании цитатами.

Жадность к чужой мудрости, эвристическая всеядность и мечта о новых дивных мирах привели к возникновению эклектического совмещения разнообразных взглядов, объединенных в рамках единой парадигмы исключительно личными интеллектуальными симпатиями и случайным созвучием слов. Однако решающая роль в возникновении современной цивилизационной химеры принадлежит стремлению преодолеть формационную модель понимания истории. Постмарксистское историческое сознание словно утопающий, готовый утянуть с собой на дно даже соломинку, схватилось за созданный собственным воображением фантом, главное достоинство которого сводились исключительно к отрицанию фундаментальных положений предшествующей суммы знаний.

В то же время, согласно мнению западных исследователей [2; 4], между марксизмом и постсоветской концепцией цивилизаций пропасть гораздо меньше, чем представляется их апологетам. И дело здесь заключается не только в том, что цивилизационная мифология выполняет функции мобилизационной теории и является идеологическим средством формирования идентичности в рамках университетских общеобразовательных курсов. Кроме ставшей традиционной функцией отвечать на разнообразие экономических и политических вызовов разговором о предках и ценностях, жанр размышлений об особом пути несет в себе еще одну болезнь дискурсов, претендующих на главенство в ледяной евразийской пустыни, – имитационный характер эпистемы.

В наибольшей степени ошибки современного цивилизационного дискурса проявляют себя в геополитических миражах и соблазнах, кардинально изменивших чистую метафизику постижения истории и гносеологию пессимизма заката Европы.

Причина особого положения геополитических идолов в псевдоморфозе цивилизационной парадигмы состоит в том, что духовный климат постсоветского пространства попал в зависимость от «главной» книги девяностых годов авторства американского политолога С. Хантингтона. «Столкновение цивилизаций» нарушило спокойное течение научных дискуссий, подчинив их стратегическим маневрам идентичностей и ценностей по линиям разломов с охватом флангов и рейдов по тылам культурных традиций.

Уникальный жанр постмарксистских размышлений о произведениях Хантингтона можно охарактеризовать в качестве «большой геополитики». Последняя, в отличие от классического варианта науки, понятой как «географический разум государства» (Рудольф Челлен), не столько исследует проблемы контроля над пространством и отношения территории и политических процессов, а сколько стремится к созданию цельной системы абстрактных категорий, призванных превратить реальность в новый миф. Характерный пример такого варианта жульнического познания действительности – расположенные по ту сторону реальной политики мистика «митгарда» и священные образы «круга земного» А. Дугина.

Этот дух «большой геополитики», мыслящей даже не континентами, как теории Хаусхофера или Макиндера, а архетипическими моделями, драконоборческими сюжетами, чаяньем Рагнарека и зороастрийскими бинарными оппозициями, всегда витал над большой евразийской равниной, и поэтому не удивительно, что именно он оказал решающее воздействие на формирование постсоветской геополитики. Фундаментальные эпистемологические императивы данного дискурса являются иррациональными и беззастенчиво нарушают все базовые принципы realpolitik, сформулированные еще Макиавелли и призывавшие к сложному интеллектуальному балансу между тактикой пользы и скрупулезным подсчетом исторических уроков, главных советчиков разумного правителя.

Гораздо более странным выглядит признание представителем этого «русского, слишком русского» направления мысли американского политолога, всегда изучавшего основания внешнеполитического курса США и его формирования в зависимости от военно-стратегических задач [см. 3, стандартная лекция профессора, будущего автора «Столкновения цивилизаций»].

Словно в насмешку над бородатыми мудрецами предписывающая теория Хантингтона, ориентированная на решение практических вопросов и далекая от концептуальных обобщений, значительной частью комментаторов ошибочно была записана в философские теории. Курьезность ситуации интерпретации «мета-онтологических моделей» (подобные странные словосочетания часто присутствуют в статьях С. Переслегина, претендующего на шаманское распознание работ Хантингтона через бесконечные блуждания герменевтическими кругами и нашептывания безумных солипсизмов) цивилизационной геополитики поражает: учебные курсы, экзаменационные вопросы, философская периодика, книги по философии истории – клетки на великой шахматной доске, занятые суммой «Столкновения цивилизаций» и дискуссией по ее поводу. Показательным является тот факт, что даже несбывшиеся предсказания, иллюзорные линии разломов по религиозному принципу [см. 1, 255-259] по-прежнему не поколебали веру в истинности учения американского гуру.

Агрессивный эклектизм постмарксистских неофитов, перековавших мечи формаций на орало множественности цивилизаций, стал благодатной почвой, на которой выросла геополитика культурных кодов и сакральных центров. Географический разум всегда с легкостью поддавался чарам панидей, но если во времена рождения из духа пиратских традиций англо-саксов новая наука управления мыслила идеальными типами, позволявшими схватить убегающую реальность, то современные игры с означающими звали в обратном направлении, а жертвенная кровь превращала поднятые из Аида абстракции минувших веков в высшую реальность. В итоге интеллигибельные поля исторического исследования брали с боем территории на карте и устанавливали новые пограничные столбы, а анаконда продолжала сжимать исчезающий в космической эре хартленд. Неудачные карты со столов генштабистов времен противостояния империй грешили масштабом и против воли придвигали к собственным границам угрозу, новые геополитические фантомы черпают силы в культурологических штудиях и величии поступи духа, сметающего на своем пути жалкую суету постмодерного заката.

Для того чтобы правильно понять всю неуместность напыщенного умничанья о последних смыслах борьбы суши и моря, необходимо вспомнить идейный ландшафт эпохи и не путать дух времени с абсолютным, а в тенях у костра пещеры не видеть субстанцию. Концепты конца ХІХ – начала ХХ веков рождались не только географическими императивами и очертанием континентов, но были детерминированы культурно-историческими реалиями, выразившимися в истерике гонки водоизмещения флотов, горячке прокладывания железных дорог, страхе перед недостижимостью для десантных рейдов и артиллерийского обстрела корабельными пушками евразийской крепости.

Невротические состояния ушедших эпох в сочетании с блуждающими идеологемами, взывающими к духам крови и почвы, оказались идеальным наследством для присвоения и самозваного использования. Кроме того, обыкновение оставаться в окопах прошедших интеллектуальных битв и всматриваться в бездну, заглядывая через плечо предшественников, сыграло злую шутку с новым поколением читающих бездельников: лабиринты прошлого оказались уютными жилищами для отчаявшихся героев, а древнее вино в новых мехах создавало столько возможностей для бесчисленных интерпретаций и симуляций. Именно поэтому, затерявшись среди гносеологических руин великих систем, легкомысленные умники по старой привычке ищут свои мысли в чужих головах и искренне опасаются тех соломенных пугал, что достались им по наследству от прекраснодушного ХІХ века.

В завершении этого небольшого наброска к анамнезу цивилизационного мифа истории и геополитики следует сделать несколько заявлений методологического характера. Так, рассматривая вопрос о сущности цивилизационной парадигмы истории, необходимо учитывать два принципиальных измерения проблемы: первое связано с тем, чем цивилизационный подход является на данный момент, второе указывает на то, что последний должен собой представлять, исходя из внутренней логики, фундаментальных посылок «отцов основателей» и принципов философского знания. Рожденное сном разума чудовище эклектических текстов и сумасбродных притязаний – всего лишь псевдоморфоза безвременья смуты, основные постулаты этой мифологии необходимо будут преодолены через возвращение к первоисточникам мысли и их спокойное прочтение.

На протяжении многовековой одиссеи мудрости категорический императив следовать узкой тропой всеобщего и мыслить ясно отягощался человеческими, слишком человеческими слабостями и привязанностями к комфортному мраку пещеры. Очень часто сознание, опоенное колдовским напитком Цирцеи, заходилось в самозабвенном визге под аккомпанемент маршей очередной метатеории и погружалось в сон. Сладостное забытье в мире теней и пустых слов – бессмысленных мантр новых камлающих шаманов, подменяющих аполлоническое солнце рефлексии дурманом архаических плясок с бубнами – окутывало маленькое я и обрекало его на прозябание в пустотах экзистенциальной маргинальности. Единственный путь спасения проходит через величие дельфийского канона самопознания и самообретения в строгости диктата разума, будем верны ему!

Литература:

1. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. – 603 с.

2. Шеррер Ютта Культурологія як ідеологічний дискурс // Історичні пошуки ідентичності: Українсько-німецький колоквіум. – К.: Дух і літера, 2004. – C. 74-106

3. Huntington Samuel P. American Military Strategy. – Institute of International Studies University of California, Berkeley, 1986. – 55 s.

4. Laruelle Marlene The Discipline of Culturology: A New “Ready-Made Thought” for Russia // Diogenes, 2004, Vol.51 issue 4. S.21-36.